– А знаете, если загробный мир на самом деле существует и Лермонтов сейчас видит, как вы о нем плачете, ему, наверно, очень приятно, – и, помолчав, прибавляет потеплевшим, изменившимся голосом: – Вот я бранил вас, а мне вдруг захотелось, чтобы через много лет после моей смерти какое-нибудь молодое существо плакало обо мне так, как вы сейчас плачете. Как по убитом женихе... Очень захотелось...

"На берегах Невы"

Николай Степанович!
Я так горько, отчаянно плачу о вас.
И для вас-то, конечно, есть это небо
высокое.
Только всё-таки
где бы вы ни были,
только всё-таки,
если там не были,
даже если оно сталось небылью!
Вам приятно?
Что одна ясноглазая панночка,
существо молодое и нервное,
попытавшись объять необъятное,
сквозь столетье обнять вас, измятое,
подарить вам - как самому первому -
свои слёзы и веру
и, распахнувшись в осеннюю ночь
окнами,
закричать про однообразные дни,
что мелькнули и прочь,
о соловьях и розах.

Мне никто не расскажет о вас.
Мы сегодня одни.
И отчаянно жмётся в груди:
я надеюсь, вы рады,
что это стихи, не проза...

Не помогут мольбы и угрозы.
Сквозь отчаянья детские слёзы
рвётся криком нескладным:
серебряный век, подожди

---

глазами твоими
на меня смотрит осень.
беззвучно имя даётся разному:
под сенью чего? - "летнего сада".
"кленовые листья" лежат на полу
и красуются в вазах,
несуразно соседствует с ними
тёмная гладкость - "каштаны",
обращается частью в золу
печенье праздничное, "овсянное"...
слова, которые раньше казались чужими,
вдруг обретают смысл.

твоими глазами впивается
прямо в грудь зима,
и безнадежная грусть заливает
в льдистый каток острова,
парки, дома,
холод выстлал
инеем улицы мыслей,
и город покинут.

твоими глазами
на меня
весна беззастенчиво пялится,
и гигантской палицей
служит всё:
звуки песен и голоса,
старые-новые сказки напрочь слизали
остатки жалкие города,
не менявшиеся с февраля.

твоими глазами
на меня смотрит... что?
полноправная вечность, бегущая каждого шороха?
безграничная сила, не знающая,
благословение дать или проклясть?
никем не написанный том словаря,
где не разрезанный
ворох страниц
объясняет понятия,
раньше едва различимые с края ресниц?

твоими глазами
на меня смотрит бездна.

---

почему так страшно?
почему нельзя вынуть по органу,
шашкой надрезав пунктиры раскройки?
рукой твёрдою
подкрутить и поправить
сбившиеся настройки?
просверлить беспоследственно
маленькие отверстия,
вставить трубки и отвести по ним
жидкий атласный ужас подследственного
в яму разверстого
небытия.
анонимно
в особое место прийти,
не встретив ни очереди, ни препятствий иных
на пути,
и получить новое, неосквернённое сердце.

а ещё лучше - выменять явь на сны.

---

почему так страшно?
почему нельзя вынуть по органу,
шашкой надрезав пунктиры раскройки?
рукой твёрдою
подкрутить и поправить
сбившиеся настройки?
просверлить беспоследственно
маленькие отверстия,
вставить трубки и отвести по ним
жидкий атласный ужас подследственного
в яму разверстого
небытия.
анонимно
в особое место прийти,
не встретив ни очереди, ни препятствий иных
на пути,
и получить новое, неосквернённое сердце.

а ещё лучше - выменять явь на сны.

---

светлое воскресение

среди воздуха спертого -
серой бензинной лужи -
и обступающей грязной лепнины
(пусть ей по-правильному контужен)
трудно дойти, полумёртвые
переставляя взгляды, до станции.
там узнать - почти час?! -
кажется такой длинной
дорога. В глянцевый поезд забраться
(кондуктор смеряет вас
недоверчивыми
лучами-прожекторами).
А потом выйти, платформа пуста
и вдруг - ахнуть:
Изумрудными запахами
из каждого самого маленького куста!
Распахнуть куртку
навстречу соснового ветра приветствию,
буйно смеяться и бурно
радоваться папоротниковому несоответствию
далекого города (есть он вообще?)
А потом ещё в тонкую щель
между деревьями
блики и рябь.
(Что это? Море ведь, море?)
И уже по песку - влажному, тёплому,
загребая босыми лапами,
расстояние измерять, бежать
к тёмно-чернильной воде,
с чайками спорить,
звеня струнами укулеле.
Растрепано головой качать,
думать лукаво:
какой же злодей
выдумал ради забавы
что-то
кроме неба и облаков, леса тропы живой,
в самом деле?

@темы: реал

---

Недаром на каменных плитах,
где милый ботинок ступал,
"Хорошая девочка Лида",-
в отчаяньи он написал.

Здесь обязательно будет ода.
К радости!
К золотисто-пшеничной россыпи волос,
бесконечной чёлке, падающей на никогда
не спокойные глаза - обвести
темным дымом, добавить ещё полос
мягкой потрескавшейся туши.
Слушать
выговор тихий, покатый:
камушки под тлеющими угольками
невиданной страсти.
Руками
трогать нельзя.
А что же в остаток?
Постичь
искусство писания од,
кастильского произношения,
молчаливого анализа
быстрого
и полевых работ.

Все ради одного благодарного взгляда,
высекающего искры.

@темы: реал

---

Город не спит.
Да и время детское,
потеплей одеться,
чтобы не подхватить бронхит,
гуляя.
Петляешь сквозь перекрестки,
не попадаясь в красный -
напрасно кто-то ждёт случая,
лучше бежать вперёд.
Разные плоскости: улицы.
Небо, закрытое тучами -
будто и так не темно...
Слева ревут басы, не отпуская и мучая
истерзанное полусознание,
впрочем, пусть. Даже приятно
наваливаются разом
трёхсотлетние здания,
ослепляет сиянием каждое
зияющее окно.
Безвозвратно уходит день.
Соседствуют глянцевокурточные
мамы и дети,
потерявшие разум подростки,
похожие как близнецы,
надменно и трепетно
демонстрируют всем окурки.
И рядом - обросшие
дорогими пальто и платками
аристократы подсушенные -
те же по сути самочки и самцы.

Забавно, что общие - все равно -
узелки на память:
сады, и мосты, и под осенними облаками
у вокзала слушают
рок.

@темы: реал

---

Херцег Нови

Через паром -
не покидая лодки колёсной
в лодке плоской -
по горной дороге вниз.
Со станции в неизвестность
капризными лестницами
к морю (якорю:
пальмы, пираты, ром).

Жаркое, ясное чувство
ходьбы по солнечным гладким
камням ступенек.
Пусто на улицах. Сладкие
запахи ярких цветов. Карманы полны
средневековых звонко-округлых денег,
чтоб выше - тихий гул незнакомой речи -
предчувствие сыра и кофе,
свечи в открытом окне южной прохладной церкви,
пить лимонад терпкий,
смотреть, как красивый седоватый священник напротив
тоже с кофе и тирамису.

@темы: реал

---

swan lake

Лебеди гибнут. Искусство бессмертно.
Да неужто ты обессмертила
себя тем, что простила, Одетта?
Пусть себе бродит где-то
молоденький мальчик,
влюбленный и глупый безмерно.
Не доверяй ему гибкую шею изломанной
тонкой ножки в белом.
Как под луной
ты - девушка,
он - обманщик,
к озеру опустелому
слишком поздно придет по лебединым стежкам.
Ротбарт! Ему ты и дочь, и жена,
и замкнувшаяся свобода
полета, может быть, вниз, но в вечность!
Тот лишь прислушивается: одна ли?
чудится ли топоток пуантов как хлопанье крыл безгласного хоровода?
Зигфрид теряет след.

Страсть обоих противоречить
вас делает птицей
и злым колдуном.
Ночью не скрыться -
противоречье ещё одно.

Ведь заклятия нет.

---

фиолетовое и про яблоки

Невелики владенья её.
Сквозь строительные леса и пески
по вечно-ремонтной дороге, в конце -
пруд.
Дальше - нестрогие и травяные тропы
сами ведут.
На крыльце магический - семь! -
пароль.
По старинным ступенькам изволь
подняться, нерасторопный
ребёнок!
Дверь будет открыта.
Голос, запах и звук - не изменились совсем.
Ах, она! Серебрится луна в волосах
только едва,
заразительный - звонкое золото - смех,
повседневная волшба в словах.
В чашки - литературу лить вместе с чаем
(ругать и/или любить "Москву-Петушки"),
суп вкуснейший с фасолью и театром - не грех
и попросить добавки, нечаянно
цапнуть сушку с тарелки историй,
не переспорить - тебе не позволят
вымыть ни ложки!
Разве собрать крошки музыки
с ребристой салфетки.
А после - редкое
угощенье.
Почти что варенье?

- Яблоки... яблок так много у них в саду!
Я возмутилась. Выбрасывать? Ну уж нет.
Пробуй.

И больше... ты больше не будешь собой.
Яблок с древа познания с лёгкой руки
дадут - и ешь до отвала.
Не берегись - береги!
Эти руки с земли подобрали их там и у тех, где растёт
запросто древо...
Древние и вечно-юные
аметистовые
смеются глаза, неземной отражая свет.
Стиснутые
в простенький хвостик - ты видишь теперь?! -
ярко-лиловые пряди!
Неистовый вихрь мерцающей силы в домашнем наряде.
Поверь, ты не посмеешь назвать её "Ба"... да и по имени -
разному в тысячах стран.
Но дверь будет открыта,
милый ребёнок.

Невелики владенья её.
Сквозь леса и пески
по дороге в конце - океан.

---

ночной сидячий вагон

вам бы с такой красотой в драматическом театре играть.
и почему мы не актрисы? (с)

Это точно слова любви.
Я задыхаюсь. От нежности?
Пледа в кошачьей шерсти.
Но греет. Ноги обвил.
Сердце бьётся как птички колибри
от радости?
И всегда непростительной искренности -
Голову если обрить, засияют ярче глаза.
Я немыслимо скрючена.
Сердце внутри не обучено всё держать.
Это больно от расстояния?
Но повернутые назад
Ещё сто человек в тех же немыслимых позах
Мечтают и спят.

@темы: реал

---

ручной Хэмингуэй

Кому-то нужен Хэмингуэй на вечер.
Бумажный. Одеваешь и раздеваешь, кота
бумажного гладишь по монохромной спинке,
печатаешь на машинке -
домашний набор.
Каждый день слабо подсвечен
Августовским солнцем. В город
Пришло тепло.
В углу справа считают до ста,
Сбоку - о поисках разговор,
Кто-то платья ворот
Теребит, стирая несуществующие складки.
Кто-то украдкой тащит казенный блокнот.
Здесь тягуче и сонно, здесь забыли
Слово цейтнот.
- Дома предпочитаю
Не повелевать, - кто-то смеется, замыленный
Силуэт.
Здесь постигают искусство
Растворенья в обыденности.
И неможно спастись.

---

Мои службы (с)

Ещё не рабочие три часа. 6 июля

В хоженом-перехоженом "у расписания" толпится разномастный народ, все летние, цветастые. От их количества, а особенно от количества взрослых, толкущихся рядом, глаза на лоб лезут. В бархатной аудитории, красно-деревянной (первая пара истории! смех, затаскивание скамейки, сидение на полу, кто бы знал, что всё кончится вымученной чётвёркой; а ещё ведь восхитительная античная, стихи посреди лекции, Андромаха, Медея, боже мой, представляют ли они, куда приходят, эти люди?!), так вот - душно в ней! в аудитории этой. Как и всегда, не удивительно. Суета, сдержанная беготня, огибаю столы с гордым чувством несомненной принадлежности к этим шкафам, полу, портретам на стенах, зелёной доске. Как будто никто внимания не обращает, но сразу попадаю в круговорот объятий в природе - и всё от малознакомых людей, а главная-самая-умная неряшливо-красивая, но пугающе закатывает глаза - не иначе хтоническое созданье, никак не могу поймать её взгляд, а хочется.

Наблюдаю за прибыванием и отбыванием, ссутулившись на соседнем стуле рядом с всесильной категорически уверенно-юмористической П. Процесс похож на выстраивание замка из песка: только ты радостный готов представить законченную работу, как оно оседает и обрушивается, и вот - уже необходимо срочно лепить новый. Лепишь, лепишь, лепишь, конструируешь из мокрого рыхлого песка, бестолково и неупорядоченно (и бесконечно) перебирая бумажки, проверяя.

Рядом флегматично-доброжелательная симпатичная "ведущий технический секретарь" спокойно принимает документы у семьи вождя племени... индейцев? Дочь - молчаливый испуганный тюленёнок, папа - колоритный до восхищения... кит? Лось? Огромное татуированное голубоглазое создание с седым хвостом и магнетической силой. Мама - волнующаяся лощёная блондинка, кивающая за каждым словом любой из девушек за столами, подтверждающими её собственные мысли (так и вижу их лихорадочное метание, передающееся в её лихорадочные светлые кудряшки). Боги, будьте милостивы, охраните дитя вождей от поступления!

Провидение меня бережёт (сама себя берегу) - первая жертва (и я, и она) - чиста и невинна, сдаёт оригиналы, дипломов не имеет, дрожащими пальчиками передаёт в мои такие же дрожащие стопку документов. Никто за мной не следит, и я уверенным голосом перечисляю важные важности, в конце концов запутываюсь и не надписываю на конверт самое - порядковый номер! И приходится жертву возвращать и мучить ещё немного.

Дело идёт на лад, и под конец я настолько осваиваюсь, что первому же заинтересованному (юноше - вот те раз!) начинаю вдохновенно излагать, чем мы, собственно, тут занимаемся, и почему нужно идти на испанскую лингвистику. Зловещие красные буквы "АНГАЖИРОВАННОЕ МЕСТО" начинают мерцать над моей головой. Но юноша явно не замечает невинно-нахальный взгляд, а вот вечное раздражение на умном лице проступит только к первой сессии.

Первый день

Наверное, вредно, начитавшись какой-нибудь великолепной книжки, отправляться на какое-нибудь ответственно-официальное дело вроде работы. Хлещет совсем не тёплый дождь, а у меня в руках "Имя Розы", и совершенный восторг, и хочется визжать от восхищения, и дорога до университета сжимается до опорных точек вроде "Боэций", "Фома Аквинский" и пр., а мысли сами начинают строится в замысловатые конструкции. Может, этим вызван мой безумный рывок к ректорскому флигелю за магическим ключом - допуском в запретные секции библиотеки, недоступные простым смертным? Пока я только маленький монах, бегущий под ливнем по древним камням (НЕ затянувшийся ремонт!), по аллее под ветвями вековых деревьев, заставляющий слуг и рабочих (НЕ надоед-строителей!) изумлённо оглядываться, запахнувшийся в свою тёплую непромокаемую хламиду (НЕ...)... и возвращаюсь в капитулярный зал с победой, заливаемая водой, но степенно как перешедшая на новую ступень и причастившаяся части святых тайн.

Абитуриенты дождя боятся, их ощутимо меньше. Отчаянно жажду рассказать хоть кому-нибудь, как у нас замечательно и чем отличаются лингвисты от филологов, но напуганные дети спрашивают только о сегодняшнем числе - и так много раз, что я начинаю думать об узкоколейных железных заржавленных дорогах. Приходит так много большеглазых девочек, что это почти поезд, идущий по воде, и я хлюпаю уже по пояс. Красавица, на голове нити червонного золота, десять лет провела на Васильевском острове (документы гласят) - не спрашивает ничего, хочет поскорей отделаться, не отрывается от телефона. Обидно? У другая - умница и лапочка, волею случая лишённая нужного изгиба закорючки в бумагах, как следствие - будет выброшена в самый конец списка, будет ждать чуда, не дождётся, конечно же. Обидно! Страх или равнодушие? Они заикаются и дрожат, и глядят на меня как на бога, не смеют оторвать глаз от крошечного пространства чуть выше своих коленок. Почти все!

- Котик, ты поел? - спрашивает самая-хтоническая-девушка. Мы для неё - стадо котиков, для меня - связывающие куски реальности, переводящие тонны дерева (это такие индейские прозвища). В тот самый момент я понимаю, что всё неважно, ведь какая разница, связывать или нет, если всего связываемого не существует?

А читать действительно опасно, вечер - "Москва-Петушки", что же станет с завтра?..

Второй день

Спать. Хочется спать. Не так сильно, как вчера, возможно, не стоило начинать рабочую жизнь со встречи рассвета и попеременном изображении Розенкранца и Гильденстерна на крыше, теперь каждый день отъедает огромный кусок, засчитывая его туда.

Тяжело передвигая ноги, добираюсь до своего родного дома, а там неожиданно пристаёт ко мне облечённая властью тётечка, узнающая - зуб даю! - в лицо всех-всех, давно-давно, но приходится ей показывать свой "а у вас что, девушка!?", который вовсе и не нужен, у нас тут лето, чёрт возьми, у нас тут коммунизм и каждого Шарика пускают. Хотя, может быть, я неверно понимаю вопрос, при "коммунизме"-то как раз и небезразличны бумаги. Кстати о ней, боже мой, сколько же лесов, сколько красивых, древних и юных, высоких и низких, крючковатых и прямолинейных было зверски убито, чтобы мы могли спокойно плодить и множить никому не нужные документы, документики, копии, бумажки, удостоверять людей и удостоверяться. Издевательство какое-то.

Совсем разрушая теорию о радостном коммунизме. Звонок. Изумлённо-испуганная Д. оборачивается ко мне и растерянно говорит:
- Финское гражданство, хочет на лингвистику, на финский язык.
Секундный ступор у всех присутствующих. Поступает дополнительная информация:
- Двойное гражданство. Финско-русское.
Объяснение приходит мгновенно: нет у нас этого отделения в этом году, нет! Только эстонское! И финно-угорская филология! Фух, гора с плеч, долой мучающих абитуриентов. Д. кладёт трубку и с весёлой обидой:
- Вы представляете, Людмила Петровна! "А есть ли у вас индивидуальное платное обучение, в медицинском есть, и у вас должно быть. Меня интересует индивидуальное.платное.обучение. Как вы не понимаете."
И вправду, может ли кто-то поговорить с Людмилой_Петровной? Пытаюсь найти соответствие между дочерью Петра (первого) и людям милой женщиной - не нахожу, конечно же. Принимать прямых потомков Петра тоже желания не имею.

Лица сливаются в мешанину уже, некоторым почти грублю, если выказывают откровенную тупость, с другими - напротив - мила до безобразия, раздаю свой личный телефон, беспокоюсь, всем надоедаю, перезваниваю ещё более беспокоящимся (чуть не до обморока) мамам (и никогда папам).

- Очень много всероса по французскому языку в этом году, откуда вас столько?
Девочка и мама, обе немного нервные, в сознании своего величия, преимущества перед всеми - о, как мне знакомо это чувство! Я почти слышу их мысли, обращённые к каждой склянке с чернилами (стакану с ручками), к каждому степлеру, к каждой растрёпанной голове в этом помещении. И мысли эти: "преклони колени, приёмная комиссия, к вам пришли те, кто поступает без экзаменов, тут уже всё НАШЕ". Не могу их обвинить, могу похихикать. Умные, но скучные, голос не волшебный, разве такая должна быть та, кто достиг невиданных высот в языке... Лары? Где-то на периферии сознания ощущение пережатых ладоней, неуютно-пристального невозможно-тревожащего, правильного взгляда и

Te dire que les méchants c'est pas nous
Que si moi je suis barge,
ce n'est que de tes yeux
Car ils ont l'avantage
d'être deux

но на девочке круглые очки, она смотрит настырно и непонимающе, вернее, понимает только о своем, что понимают от 1997 года рождения победители и призёры всероса по французскому языку.

У другой чёрные ногти, полный балл по литературе, крашенные волосы, она такая хорошенькая, что хочется плакать - не берут, не берут! Даже в списки не попадёт. Даже в резерв.
- Я всё перепутала в бланках, так сильно, что апелляция не прошла. Да ничего, это не страшно. Нет-нет, мне не обидно.
Утешай себя, утешай, а может и правда думай так - глупый милый ребёнок. Ох уж этот английский язык, есть что-то близкое в людях, которые сдают литературу на 100 и заваливают иностранный язык, они похожи на греческих людей во плоти и крови. А в тех, языковых стобалльниках есть, право слово, что-то от застывших античных статуй. Не верю им и боюсь разбить, задев, сильно размахивая локтями.
- Подождите год и пересдайте, обидно с такой литературой и русским уходить в глупое учебное заведение. Пересдайте, мы будем вас ждать, нам нужны такие.
В её взгляде такая теплота, что я прощаю даже неожиданный переход на "ты". Участие участием, а дистанция дистанцией, непреклонность в этом отношении - и до последнего! Но на этот раз - прощаю.

Спать, очень много спать, не делать ничего, есть не хочется, а надо, надо поддерживать жизненные силы. Или не надо, возьмутся из ниоткуда? Чем меньше жизни вокруг, тем глубже ухожу в "Имя Розы", которое сегодня удивительно просто читать. Со всех сторон рассматриваю проблему смеха и Христа - не я, конечно, а тысячелетие до меня рассматривает. Четыре положения Бенедикта, всплывает тетрадка, в уши натянутыми струнами без передышки (специально взятые терцины Данте - вот наши лекции!) - голос Ольги Альбертовны, говорящий о самом тяжёлом - отказе от смеха, о трёх фигурах, растянутых на это самое тысячелетие. Х - Д К - кн М.

Вещь в себе, как следствие, не успеваю за внешним миром:
- Можно я приму? Давно не принимала, хочу, - говорит рыжая... кто? До сих пор не знаю её, безликая девушка по эту сторону столов.
И я упускаю очень красивую тонкорунную, тонконогую лань. Чёрная как смоль, худенькая до сухого изящества, глаза - угли настоящие! А нос - боги бессмертные - что это за нос, что за длинные пальцы! Ревниво прислушиваюсь к беседе, девушка-без-имени что-то очень долго объясняет, они (лань, этого юного жеребёнка не отпускают одну, она с папой и мамой - и правильно, украсть бы...) хотят знать, хотят разобраться, хотят понять, как всё здесь устроено, пока я скрежещу зубами и вою: ну почему, почему не я! Не я объясню ей, и не почувствует она магии этого места. С ожесточением уже: в пределах правил данного мира поступление, разговор с наивным "ведущим специалистом техническим секретарём" может решить судьбу, её судьба была в моих руках, я могла потрогать её, взмах, штрих - и оно повернётся, но нет, упущена возможность.

Вечереет. Душно. Очень душно, голова раскалывается.
- У вас с собой абитуриент? - доносится из угла.
П. и Кс., наши олимпийские девы, занимающиеся сверкой, прыскают обе.
- Ага, с собой, - хохочет П., жестикулируя и подмигивая, - сейчас из кармана достану.
Хтоническая Кс. только кивает.

Абсурдно, абсурдно!
Мне, наконец-то, удаётся заняться почтой, устроить положение дел в Крыму и остаться до семи. Ухожу счастливая, сладко-сладко щемит во всех местах от сумасшедшей влюблённости.

Третий день

Не верьте грядущему, если утром с барского плеча вам жалуют полную коробку мороженого.
Тяжёлый день, много работы, мысли завёрнуты в бордовую мантию, болтается хвостиком жёлтая кисточка.

La carencia de ternura.

Четвертый день

Быстро, сонно, обезболивающая инъекция, нежданно-негаданно введённая на рассвете, работает и держит на плаву.

Утром приходит бабуля одной абитуриентки, не снимает тёмных очков, коротковолосая, рыжая, стриженая, отчасти вздорная и нахальная, отчасти ранимая и беспокоящаяся, и всё это вместе сидит прямо передо мной и высказывает свои возмущения.
- Все эти компьютеры, их изничтожить надо!
Информационные технологии - мракобесие, считает она, раздосадованная, что в федеральной базе не выводятся три переначисленных балла для её внучки. Успокаиваем как можем.

Сегодня вообще день успокоения. "Не волнуйтесь, мы постоянно всё обновляем" - магическая формула и мантра, повторяемая бесконечнократное количество раз. Дзынь! Дзынь! Дзынь! Осторожные, скептические, испуганные, смущённые голоса людей на том конце вселенной, и снова сосредотачиваются в тебе-клубке все нити: детство, кружки, первый класс, бантики на косичках, не хочу учить таблицу умножения, жи-ши пиши с буквой... , уроки изо, купите мне красивый огромный ранец, останемся после уроков гулять, мороженое на перемене, музыкалка, какой профильный класс выбираешь?, я обычно переписываюсь в этом блокнотике, прячь шпаргалку, я вас рассажу, кем ты хочешь стать?, почему нет тетради, лучшая работа!, в списках олимпиадников, отрочество. Все надежды, мечты, чаяния, планы - сейчас они здесь, вибрируют во взволнованном "каковы наши шансы на поступление". Мы не клеим конверты, мы делаем магию, мы первые - боже мой, я не лгу! - самые маленькие, самые первые, самые незаметные проводники в юность...

Смешная девочка присылает по почте заявление, по которому через весь лист огромными буквами надпись ОБРАЗЕЦ.
- Она правда умная, - убеждает Л. под общий неконтролируемый хохот. - Но вот здесь не сложилось... У неё хорошие баллы!
- Эрудированная скорее, - чей-то вердикт, - а вот насчёт ума ещё неизвестно.
Очевидное-невероятное.

Добрая девушка из приёмной комиссии другого факультета приносит гору миндально-банановых кексов собственного приготовления, и целый день мы таскаем их из коробки, крошим по всему кабинету и нервируем абитуриентов.

"Свободные искусства". За столом - совершенно изумительная восточной наружности девушка. Она меняет наряды постоянно, и я всякий раз не могу оторвать взгляда. Она оставляет открытым свой идеальный восточный живот, не шаровары, но лосины, мягко обтягивающие хорошенькие восточные ножки, маленькая уютная ступня в сандалиях со строгой узкой полоской ремешка. На обтягивающую чёрную майку она надевает свободную вязаную кофту шафранного цвета, всё это великолепие - к удивительному удлинённо-юному лицу, идеальной светящейся коже, подведённым глазам и черно-ночным волосам. Почти что японская лаконичность. Выжидаю момент и говорю ей, что она замечательная иллюстрация к своему факультету. Смотришь - и сразу понятное, какое оно, искусство.
Смущается и удивляется, но обрадованно улыбается, начинает разговор, тихо, непринужденно, как со своей, с посвящённой. И - страх? странность? - несколько раз касается меня ладонью: плечо, коленка. Заставляю себя не обращать внимания.

Как люди терпят чужие прикосновения, направленные на них? Почему они это делают? Возможно, девушкам проще? Возможно, им нужен лишний контакт? Возможно, мои попытки избегать прикосновений как чего-то чужеродного - прошлый век и совсем не модны? И пока девочки виснут друг на друге, размышляю о своем коротеньком списке людей, которых хочу обнять.

Пятый день, половинный!

Этот день о том, как люди начинают смещать реальность, не сходя с места. Или как некоторые легким движением руки создают очень много проблем. Или о том, как я нажала на кнопку "оформить отказ от участия в конкурсе", не вдумываясь особенно. И не ведали они, что творили.
Технические подробности сего действа пусть останутся не освещёнными.
Суббота, утро, хочется спать, по факультету бегают взбудораженные бакалавры (читай - рыцари ордена литературы и языка), в кабинет гордо влетают и вылетают некоторые личности - в развевающейся мантии то скачет, то вышагивает П., то перебежками от стола до стола босиком - А., то особенной походкой женщин особого безвозрастного промежутка - угловато-выпендрёжно на высоких, грубоватых серебристых каблуках.
Посреди всего этого сумбурного великолепия являются мама и дочка прямиком с факультета журналистики, и тут начинаются приключения. Не могу и не хочу поведать тебе, любезный читатель, это нудность, перейдём сразу к заключению:
- Лучше зовите старшего!
- С этим журфаком всегда проблемы, терпеть не можем. И они совершенно не хотят с нами работать! Вот восточники - другое дело, люблю их, у них всегда есть... еда. Что ты смеёшься, правда-правда! Они нас постоянно подкармливают. (это Кс., говорит, как всегда закатывая глаза, планомерно уничтожая кусок пиццы)
- Они сами неправильно оформили заявление, а вообще - известное дело: написали вступительные, поняли, что не проходят, и побежали на филфак.

И... неожиданный финал из уст И.В.
- Тася! Надеюсь, вы не обиделись? Я совсем замоталась и могла быть резкой...

После моих мучительных параноидальных страданий о том, как я бездарна и бестолкова, как страшно всех подвела, жажды сорвать с себя одежду, облачиться в рубище и посыпать голову обрывками выброшенных заявлений. Люди, с которыми я работаю, - золотые люди с золотыми сердцами, воистину так.

Прежде чем я успеваю надписать последний конверт с почтой и дохрустеть остатками коллективных сушек меня дожидается ещё одна награда. Дочка - настоящая дочка, золотистоволосая, совсем ребёнок, но умненькая. Мама - хорошая мама, типичная мама, волнуется и всё понимает. Делюсь с ними новообретёнными знаниями о 80-ти процентах, принимаемых в первой волне, рассказываю о разных программах и, видимо, обливаю участием и теплотой через край. Мама желает мне здоровья, впадает в восхищение от деятельности приёмной комиссии (и моей в частности), а в довершение говорит, чуть хихикнув:
- Конечно, я уже наглею, но можно ваш телефон? Мне будет спокойнее...
Итак, я раздаю свой номер направо и налево, хотя ещё и неделя не минула.

Мысли в голове на конец первой рабочей недели:
Спать.
Вильгельм.
Бессвязное обожание своего факультета.
Адсон - это же почти Ватсон.
Вильгельм.
Спать.

Спать.



II

Шестой день

И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.
Книга Бытия 1:26

Воистину понедельник - день тяжёлый. Не успеваем мы прийти (в университет и в себя), как на нас обрушивается шквал звонков, орда людей с разнообразнейшими вопросами. Чем дольше я здесь - тем больше знаю, чем больше знаю - тем больше не понимаю абитуриентов и их родителей. Кажется, немного грублю кому-то особо настойчивому по телефону. А будь моя воля - всем бы грубила, чьи баллы ниже моего собственного внутреннего установочного минимума! Да-да, всё это не показатель ума - в первую очередь моего, конечно.

День тяжёлый, но быстрый. Крутимся как белки в колесе, снова поражаюсь бессмысленности этого кручения-кружения. Где работать ещё, если не в университете, не в библиотеке, не в книжном - на худой конец! - магазине? Чем заниматься, если не наукой, не просвещением? Бесконечно возобновляемые ресурсы - знаниями - единственное, что доставляет истинную радость. Тогда ты можешь пронзить взглядом века, чего же ещё желать маленькой двуногой (двурукой) песчинке?

Особо одарённая девочка присылает по почте ИНН, полис, медицинскую справку, прививочный сертификат и флюорографию.
- Так... - в замешательстве тянет Л. - да у неё по английскому 49.
Ниже минимума на... 16 очков!
- Подождите, - в ещё большем недоумении продолжает Л., хотя мы ещё не успели насладиться этой картиной, ставшей уже привычной, смех и слёзы, жгучее разочарование от траты бумаги и вопиющей бесполезности проделываемой работы - человек всё равно не попадает в списки! - Подождите, а где литература? А нет литературы. Не сдавала.
- Всё приложила, молодец, только экзамены забыла приложить, - рубит с плеча проходящая мимо Кс.
В высшей степени типично.

- Смотрите, тут вложено сочинение про "Братьев Карамазовых", - снова везёт Л. - "Ад - это жизнь без любви". Последняя фраза из романа Достоевского. Правда, что ли?
Подскакиваю и кричу, где-где, покажите. Л. улыбается и передает мне, П. бросает работу, смотрит на нас с любопытством.
- Сейчас наш литератор погуглит, - обещает ей Л.
Действительно, я немедленно ищу, выясняется, что и фраза - другая, и Л. - ошиблась. Девочка пишет "фраза из последнего романа Достоевского", но Л. можно понять, конец рабочего дня так и просит инверсировать предложения. Начав, не могу уже остановиться и читаю сочинение полностью. Написано не без приложения ума, но, на мой взгляд, довольно путано, смято, спасает дело изобилие цитат, но "Братья Карамазовы" занимают лишь абзац - очевидно, для привлечения внимания (читай - попытки повалить экзаменатора в обморок), далее рассуждения о любви в "Отцах и детях", неплохие, затем падение в любовную тему "Мастера и Маргариты", я хватаюсь за голову - Один всеотец, режет по живому! "Мастер и Маргарита улетают в небо". А ведь сперва за здравие всё говорило... Или не совсем.

Что есть ад? Страдание о том, что нельзя более любить.
Глава III, старец Зосима

Седьмой день

А на седьмой день Господь отдыхал.
Поначалу так и есть: почта кончилась, людей нет, лёгкие короткие звонки органично вписываются в обстановку, не вспарывая воздух беспокойством и миганием красно-зелёных кнопок. Кто-то слоняется по кабинету и коридорам, кто-то выбирает в интернете еду или уже что-то жуёт, кто-то наливает кофе, чашку за чашкой, а ведь кофе-то не самый вкусный.
Тем временем я пользуюсь моментом и выспрашиваю у Л. о её учёбе, прошу почитать по-французски наизусть, она радостно соглашается, запинается после пары вдохновенно рассказанных строчек и смеётся:
- Кажется, после сдачи экзамена я забыла, что учу французский.
Потом всё-таки читает.

A noir, E blanc, I rouge, U vert, O bleu : voyelles,
Je dirai quelque jour vos naissances latentes :
A, noir corset velu des mouches éclatantes
Qui bombinent autour des puanteurs cruelles,

Golfes d'ombre ; E, candeur des vapeurs et des tentes,
Lances des glaciers fiers, rois blancs, frissons d'ombelles ;
I, pourpres, sang craché, rire des lèvres belles
Dans la colère ou les ivresses pénitentes ;

U, cycles, vibrements divins des mers virides,
Paix des pâtis semés d'animaux, paix des rides
Que l'alchimie imprime aux grands fronts studieux ;

O, suprême Clairon plein des strideurs étranges,
Silences traversés des Mondes et des Anges :
- O l'Oméga, rayon violet de Ses Yeux ! -


- Мне нравится, Рембо тут такой... - ей не хватает слов, чертит руками в воздухе концентрические круги? облака? электрические, конечно. - Такой - ух! Как это по-русски? Здесь есть passion!
- А в переводе? - спрашиваю.
- Нет, у Гумилёва совсем не то, - категорически отказывается Л.

Рядом сидит огромноглазая обычно молчаливая (или для меня?) Э., рассказывает немного о своём отделении, её профиль - немецкий. Прошу тоже почитать что-нибудь, она произносит отрывок из Гёте, но, похоже, слишком волнуется или не придаёт большого значения моим приставаниям (и правильно!), но силы и красоты не чувствую, поэтому оставляю Э. в покое.

От большого безделья направляюсь в крестовый поход в методический кабинет, покидаю довольная: Иерусалим мой, более того - Грааль найден! Или Эскалибур? Всё смешалось в доме Облонских, то есть, я хочу сказать, что теперь вооружена учебными планами по всем образовательным программам. И вовремя: утро миновало, день проходит в звонках - наконец-то каждый второй начинает интересоваться, какие языки дополнительно изучаются на лингвистике. И кем выходят люди из нашего университета. На второй вопрос ответа я не знаю, как не знают его все присутствующие. Провожу социологический опрос: часть жалобно смотрит на меня, часть нецензурно шипят сквозь зубы, часть - "хорошими людьми!", другая оспаривает - "плохими!" Единого мнения нет, может, люди из нашего университета совсем не выходят?.. На первый вопрос, однако, ответить могу. Чешский плюс немного болгарского/словацкого. Норвежский плюс немного древнеисландского и шведского. Эстонский плюс финский.

В пять часов вечера как водится приносят кипу почтовых отправлений, поэтому я задерживаюсь. Кс. и П. занимаются сверкой и развлекаются как могут:
- О, мы уже дошли до отмены крепостного права! - провозглашает Кс., что означает буквально "проверяем 1861-ый конверт-заявление".

Неожиданно обнаруживаю себя в троллейбусе голодной и уставшей. Ровно неделя.

Октава

Дел нет, затишье перед бурей, которая должна разразиться 27 июля. Пристаю ко всем и каждому, сегодня "соц.опрос о любимой книге". Итоги: Доктор Живаго+Война и мир, люди массово любят Вирджинию Вульф (о, я их понимаю!), мнения о Достоевском разделяются на прямопротивоположные, перепалка о Набокове под грифом "не читал, но осуждаю", неведомо откуда вылазит "Книжный вор" Зусака и малоизвестное (для необразованной публики вроде меня) произведение норвежца Юхана Боргена "Маленький лорд".

День равен комкам рваной, сырой от клея склизкой бумаги. Сборник афоризмов Кс. и П. Я пытаюсь читать "Декамерон" и тону в его отвратительно-приторной атмосфере.

- Тух-тух.
- Кто протух?
- Никто не протух, фамилия у девочки - Тух.

Кс. в ужасе ахает (притворном), быстро листает конверты назад, проверяя номера, трагическим голосом изрекает:
- Мы пропустили Карибский кризис, а Гагарин уже улетел в космос.
П. чихает, проявляя необычную для себя флегматичность.

- Мы теперь придумали новое развлечение, - снова говорит Кс. - Баллы заменяем на параметры, литература - талия, конечно. И вот 98-67-95 очень можно себе представить, а как насчёт 100-90-71? Человек-квадрат на ножке! Или несуществующая талия у тех, кто... скажем так, "забыл" сдать литературу.
П. кривляется, изображая два куба, приставленных друг к другу безо всякой перемычки.

Шаблонные абитуриенты, лауреаты муниципальные - наши ругательства.
Вдруг ударяет в голову мысль: колесо вертится само. "У нас высокий конкурс", - говорим мы. И это действительно правда. Но что, если бы все вдруг... забыли? Просто забыли о существовании нашего прекраснейшего университета? Это ведь не солнце, встающее по утрам, о котором забыть невозможно. И никто не подал бы документы. Долю секунды представляю растерянные лица И.В., девочек. Человечий мир - запущенный механизм, но ведь можно и остановить его. Это очень легко.

Девятый день

Работа.
Допросы.

- Теперь я тебе должна! Ты возьмёшь этот флаер?
- Давай сходим вместе, если хочешь.

Чувствую, как полыхают уши.

Десятый день

Длинный, муторный, тяжелый, бесконечный, из тех, когда после не можешь вспомнить, как оно было. Под конец я не выдерживаю и засыпаю на столе. Обрывками - смех девочек и разыгрывание сценок.

- Здравствуйте, я документы подавать.
- А у вас заявление есть?
- Есть четыре отказа и одно заявление, самое первое.
- А последнее есть?
- Я его ещё не делала!
- Сколько у вас баллов по ЕГЭ?
- А я не сдавала, буду у вас!

После работы я задерживаюсь и жду П., за окном хлещет ливень, а мы собираемся за бесплатным лимонадом - своим флаером я пытаюсь подкупить её и заставить рассказать о своей жизни. Когда мы выходим, дождь начинает утихать, но всё-таки мне удаётся немножечко пройтись под её чудесным импрессионистским зонтом в благородных тёмно-зелёных тонах. Впихиваемся в автобус с трудом - народу тьма. На Невском автобус разбухает до неприличия, а в закрывающиеся двери вламывается иностранная бабуля, улыбаясь, когда у меня - напротив - сердце в пятки уходит. Живучую бабулю пережимает во всех местах, но она протискивается и продолжает улыбаться. От двери что-то с треском отламывается, кондуктор взвизгивает "не ломайте двери!", но мы всё равно отъезжаем.

- А ю ол райт? - с беспокойством спрашиваю я.
- Айм италиан, - отвечает бабуля радостно. И ещё, что не понимает английского.

В голове немедленно всплывает ч-ч-чертовски итальянская восхитительная фраза о походе на кухню за луком, но в данной ситуации она, кажется, не слишком уместна... А больше я сказать ничего и не могу. Мария и Луиза, они ищут друг друга в переполненном автобусе, их родной город - Венеция, а я чувствую нежность, говоря: "si, vivo en S.P.".

Одиннадцатый день, чуть более, чем половинный

Не успеваю ничего, кроме как забежать за киндер сюрпризом. Л. милая и замечательная, она едет в Кан и помогает мне с произношением французских слов, она ответственная и самоотверженная, и у неё сегодня день рождения! Поэтому мы наслаждаемся тортом, А. приносит вкуснейшие (веганские!) кексы, самолично испечённые, конечно, тут же прошу рецепт в надежде порадовать однажды некоторых особ этим произведением кулинарного искусства.
И сегодня мне доверяют работу, которая именуется "ответственная"!

- Тася, у меня есть для вас дело, - говорит И.В., и я уже на вершине блаженства. Это же повышение! Мы работаем вместе с П. и Кс., мы сидим за шкафами и проверяем конверты, мы звоним людям и оповещаем их, это нудно, странно и волшебно. Любовь к университету моя возрастает по функции Аккермана. Хотя, конечно, диалоги поражают своей глубиной.

- К сожалению, вы не сдавали литературу, поэтому не можете быть допущены к участию в конкурсе.

- Да? А у вас на сайте было написано про литературу?
- А на другие факультеты меня примут?
- А какой проходной балл по физике? Я ещё на физфак подавал, у меня 56.

Последний ответ, безусловно, выигрывает.



III

Двенадцатый день

Плохо.

Четырнадцатый день

Некоторые суеверные люди строят дома без 13-го этажа, отели без 13-ой комнаты. Человеку, рождённому 13-го числа как-то не к лицу следовать подобному, но сделаем вид, что этого дня не было.
Снова дождь. Очень много работы, люди почти не приходят, но работы только больше... увеличивается количество нервных телефонных звонков. Два дня до конца приёма - следующая неделя и эти выходные обещают быть сущим адом. Подумываю о приобретении спального мешка и ночевании в стенах университета, ибо ухожу всё позже.
Сначала грустно, и чешется ухо, и болит что-то за рёбрами, и потом приходит Л., и мир немного проясняется.

- Здесь: дата, подпись, расшифровка. Где расписка - дата и подпись.
- Хорошо.
...
- Где расписка тоже.
Тоже. ТОЖЕ, чёрт возьми. Почему вы не можете это запомнить, глупые дети?

Мама и дочь, архетип, сложившийся за годы работы приёмной комиссии.
- Здравствуйте, у вас заявление есть?
- Какое заявление, мы только пришли! - претенциозно говорит мама, с негодованием глядя на нас.
Возможно, поэтому такая толпа абитуриентов не озаботилась сдачей литературы. Они ведь не приходили в приемную комиссию, не узнавали, какие экзамены нам нужны.

Я бегаю по второму этажу, совершая пируэты, и пою на лестнице. Жизнь равна университету. Нас подкармливают сыром и шоколадом, надеюсь, скоро принесут подстилку и одеяло.

запись создана: 06.07.2015 в 23:48

@темы: реал

---

я хочу развести руки,
вздохнуть, взмахнуть -
медленно, и уверенно, и широко,
и напряжённо
как дирижёр
(чтоб засмеялись мимо идущие дураки)
тихо упал чтобы первый балкон,
а затем обрушить улицы весь коридор
"разве здесь были дома? вздор"
чтобы новая улица - тоже
под солнцем вечерним, (б)ликующе жёлтым,
обратилась в руины,
и ещё, и ещё, подытожив,
между будущих мшистых развалин
равнодушным пройтись исполином
хочу.
ничуть не жалея, взглядом -
клинком из дамасской стали -
подрезать под корень дворцы, кафедральные храмы -
чтобы таким же самым
ничто не осталось. Вернуться и ничего не строить.

Что стоят тысячи две годов
в пересчёте на вечность?
я уже бесконечно долго блуждаю в обрывках слов,
потерявших (и не имевших?) значения.
бесчеловечно на мёртвом писать языке, даже если тебе он живой.

@темы: реал

---

pinot grigio

я немного пьяна и одна
золотятся не только на дне или сверху -
по всей поверхности, плоскости и объёму
искринки вина
а от рук пахнет вишней и табаком
незнакомые люди на улице бродят
и если подняться на цыпочки, встать, обнаруживши взъем -
видно их лица, но лучше - фонари -
уводят на запад, в темную, фиолетово-синюю дымь,
в католические страны и храмы, если только - смотри -
чуть пристальнее...
ты успеешь до утра побыть внимательным приставом?
препроводить мои чувства и запереть?
жёлтой жидкости ровно на треть осталось.
в эту малость я
пытаюсь вместить сновидения,
эстетические наслаждения и краски.
ласково
смотрит в окна июльская ночь.
я... безумна. и только безумному место здесь,
а остальное - прочь.

мне не страшно теперь ничего.
сводит
скулы от невыносимо красивого мира, который
создали... и никакая свора
волков не растерзает его, пока мы
не захотим
прости - под покрывалом тьмы
так хочется! безумная, я безумно люблю тебя
как залог - мир останется невредим

---

на работе

Обленившаяся
Этажом выше вышла я,
Но везде - неожиданно - толпы невиданные
Под конец рабочего дня.
Поднялась на Олимп,
Обещалась уйти раньше,
Чем солнце косыми лучами нимб над доской
Рисовать перестанет.
Вот бы снять
Иголку с пластинки, бесконечно вращающейся
С непрерывной музыки
Экзистенциальной тоской.
Вот бы взять из тенет
Всех, заплутавших в темном лесу -
И до половины, и более.
Что если завтра никто не придет?
Все сломается и круговорот
Нарушится. Хочешь?
Я хочу, но боюсь - и продолжаю в чеш-
ках,
С подобием кисти в руках
Танцевать, эскизами незавершенными
Оставляя десятилетия и людей.
Давай лучше обзаведемся визами,
Притворимся незнающе-умалишенными,
Возьмем лошадей
И уедем в Рим -
Все дороги ведут в константу.
А лучше в Тоскану, Флоренцию.
Или дальше, затеряемся в собственном
Великолепном прошлом.
Гостями непрошенными
Рядом возникнут герои комедий Теренция,
А если светила позволят - и Данте.

@темы: реал

---

Мои службы (с)

Ещё не рабочие три часа. 6 июля

В хоженом-перехоженом "у расписания" толпится разномастный народ, все летние, цветастые. От их количества, а особенно от количества взрослых, толкущихся рядом, глаза на лоб лезут. В бархатной аудитории, красно-деревянной (первая пара истории! смех, затаскивание скамейки, сидение на полу, кто бы знал, что всё кончится вымученной чётвёркой; а ещё ведь восхитительная античная, стихи посреди лекции, Андромаха, Медея, боже мой, представляют ли они, куда приходят, эти люди?!), так вот - душно в ней! в аудитории этой. Как и всегда, не удивительно. Суета, сдержанная беготня, огибаю столы с гордым чувством несомненной принадлежности к этим шкафам, полу, портретам на стенах, зелёной доске. Как будто никто внимания не обращает, но сразу попадаю в круговорот объятий в природе - и всё от малознакомых людей, а главную-самую-умную зовут Ксюша, и это самую малость веселит, она красивая, но пугающе закатывает глаза - не иначе хтоническое созданье, никак не могу поймать её взгляд, а хочется.

Наблюдаю за прибыванием и отбыванием, ссутулившись на соседнем стуле рядом с всесильной категорически уверенно-юмористической Полиной. Процесс похож на выстраивание замка из песка: только ты радостный готов представить законченную работу, как оно оседает и обрушивается, и вот - уже необходимо срочно лепить новый. Лепишь, лепишь, лепишь, конструируешь из мокрого рыхлого песка, бестолково и неупорядоченно (и бесконечно) перебирая бумажки, проверяя.

Рядом флегматично-доброжелательная симпатичная "ведущий технический секретарь" спокойно принимает документы у семьи вождя племени... индейцев? Дочь - молчаливый испуганный тюленёнок, папа - колоритный до восхищения... кит? Лось? Огромное татуированное голубоглазое создание с седым хвостом и магнитической силой. Мама - волнующаяся лощёная блондинка, кивающая за каждым словом любой из девушек за столами, подтверждающими её собственные мысли (так и вижу их лихорадочное метание, передающееся в её лихорадочные светлые кудряшки). Боги, будьте милостивы, охраните дитя вождей от поступления!

Провидение меня бережёт (сама себя берегу) - первая жертва (и я, и она) - чиста и невинна, сдаёт оригиналы, дипломов не имеет, дрожащими пальчиками передаёт в мои такие же дрожащие стопку документов. Никто за мной не следит, и я уверенным голосом перечисляю важные важности, в конце концов запутываюсь и не надписываю на конверт самое - порядковый номер! И приходится жертву возвращать и мучить ещё немного.

Дело идёт на лад, и под конец я настолько осваиваюсь, что первому же заинтересованному (юноше - вот те раз!) начинаю вдохновенно излагать, чем мы, собственно, тут занимаемся, и почему нужно идти на испанскую лингвистику. Зловещие красные буквы "АНГАЖИРОВАННОЕ МЕСТО" начинают мерцать над моей головой. Но юноша явно не замечает невинно-нахальный взгляд, а вот вечное раздражение на умном лице проступит только к первой сессии.

---

не сквозь мутное стекло, а лицом к лицу (с)

тысяча вселенных делается домом.
улицы Москвы - только ступеньки на лестнице,
ведущей в квартиру.
здания Петербурга знакомы до мелкой щели на трёхсотлетнем лице
(шкафы в коридоре),
а вечерние облака - только горы зефира,
сохнущие в вазочке на столе,
размягченные в мятном чае из моря.
кого видит всё?
девочку в тёмно-синем пальто
с тёмно-синим томом Рабле.
Она не идёт вдоль канала, а запускает ток,
который город несёт.

Мне скучно немного.
В этих правилах наших лучше играется, если задеть,
если трогать пальцами кожу
и точно знать цвет твоих глаз.
На какой ты дороге сейчас?
И какие миры растревожишь?
Я хочу посмотреть.

---

трудности отношений

Боги неверные,
не заводите любовь со смертными,
не открывайте лица,
не просите на память "отныне и до конца"
драгоценный перстень,
не являйтесь в слепящем сиянии:
ожег, привыкание, ломка затем -
и остаётся сломанный в темноте.
Вас же повергнуть
может лишь равный
(ни цверги, ни твари крылатые -
никто из порождений богатого воображения
смертных).
Вот и вершите подвиги славные,
рушьте горы, вступайте в сражения,
высаживайте друг для друга ясени,
из которых лёгким движением
запускайте все реки мира

пусть будут спасены
люди.
Золота всех времён и незамученных душ не хватит,
чтобы закрыть вашу виру

@темы: реал

---

Дачное

1

Отчаянное желание пошалить
сводит меня с ума.
На каждое твое "фью" и "фить"
Находится собственных "мяу" два.
Переизбыток кофе сегодня,
выпитого из чашек в горошек,
совсем не английских, скорей - новогодних,
раскрашенных красным и очень хороших.
На тридцать восьмой - напоминаю -
о венке, опущенном в травы во тьме.
Там - опять безумно небо красивое,
здесь - ношу рубашку одну за другой надеванную
и трогать всё страшно нравится мне.
А ещё кони битвы с развитыми гривами -
корабли по Москве-реке.
Вам, наверное, кажется - смысл плывёт вдалеке,
но дачное лето и сны - они такие.

В воде, знаешь ли, фиолетовые, вкусно пахнущие
овалы цветов из моего для тебя
венка,
хоть я его на тебя не надевала
и на землю не складывала.

С разных сторон деревянного дома мы смотрим
на розовые облака.

И здесь кончается строка (Набоковым

2

Мы не люди.
Запертые в людском теле,
разыгрываем сцены из буржуазного быта
(плывём на качеле),
и ранние монастырские заутрени (размышляем о чуде) -
для них - поздние.
Мы никогда не бываем сыты.
Бессознательного острие
сознательно вспарывает муторную
реальность и многоуровневые сны.
- не ныть
- не обижать
- страдать
за себя и всё человечество
по старой привычке.
Сколько заповедей? И где беспечно
разбросаны, по скольким мирам?
где отдаётся эхом твой зычный
голос, не знающий ни огранки, ни рам?

Мучительно втискиваемся в жизнь - одну!
Полные сотнями необыкновенных
"Дай здесь подоткну, а здесь затяну"
Благословенны
проекции и жертвы нашего великолепного
безрассудства/распутства/занудства,
идеально-нелепой путаницы
каждый день заново создаваемого, необъятного
бытия

3

Слепое солнце наискосок
прорезывает облака,
я взглядом как ступнёй на островок
скачу, а подо мной небесная река.
Не чуя ног,
по талому сереющему льду
не к берегу иду,
а просто так.
Стараюсь только не отправиться ко дну
и обжигаюсь пальцами
раздетыми
о холоднющую прозрачную голубизну.

@темы: реал